...Существует много людей одного вида, но разных. Мы все умеем различать разных людей, но стесняемся этого так сильно, что убедили себя, будто ничего не видим. Некоторые и правда совсем ничего не видят. Другие видят только кое-что. Например, те, кто боятся зверей, хорошо различают людей-зверей.  Есть и такие, кто видят людей-эльфов, людей-гномов, людей-троллей. Но зато очень редко видят просто людей.

/Сказки Скомороха/

Я плохо знаю историю человечества. Когда я училась в школе, меньше всего меня интересовала сущность преподаваемых предметов. Мне все было невообразимо скучно. Но тем не менее кто-то когда-то выдумал делить все человечество на категории, не всегда противоположные – злые и добрые, умные и глупые, красивые и безобразные, любители пива и любители джина,  идеалы для подражания  и шизофреники, мужчины и женщины. Потом мы как-то перестали задумываться, что по сути все вышли из одной капли чего-нибудь там вечного и стали заранее считать две половины одного яблока двумя противоположными частями чего-то целого.

 

Она наверное, относилась к тому типажу, который в среде посвященных, приобщенных, допущенных и сочуствующих называют «буч». А следовательно, по всем писаным где-то высоко на небесах законам, никогда не могла мне понравиться, потому что мне никогда не нравилось все мужеподобное.

 

Я встретилась с ней взглядом, когда она мыла мою машину. Ее светлые волосы были небрежно сколоты на затылке, черная майка обтягивала литое, как высеченное из камня тело, а руки, даже в перчатках, наверное, не приведет в порядок ни одна маникюрша.

 

Отойди, - мягко сказала она, направляясь ко мне. – Грязная вода попадет на костюм, испортишь свой внешний вид.

 

Я отшатнулась, неудачно зацепилась каблуком и болезненно подвернула ногу.

 

Осторожнее, - улыбаясь, сказала она, наблюдая как я морщусь. – Зачем ты сама на мойку приперлась, некого прислать было?

 

Кого, например?, - я потрясла ногой, чтобы понять, отделалась я легким растяжением, или что похуже.

 

Ну, не знаю, у тебя домработницы нет?

 

Конечно, нет!

 

Почему? Мало зарабатываешь?

 

Ну, во-первых, на домработницу не заработала, а во-вторых, ее же у себя дома надо терпеть.

 

Понятно. Вот квитанция. Тебе в первое окно.

 

Вернувшись, я протянула ей чек. – Может покурим?

 

Она опустилась рядом со мной на покрашенную дешевой желтой краской скамейку. В расположенном неподалеку храме колокола приглашали верующих на службу.

 

Ты в церковь ходишь? – спросила она.

 

Нет.

 

Не веришь?

 

Верю, но церковь не люблю. Там пахнет горем.

 

Ну не знаю, иногда можно сходить, - она стряхнула пепел на желтые листья. – Ты чего хочешь-то от меня?

 

Странный вопрос. Может , ты мне понравилась.

 

Тебе? – она удивленно заглянула мне в глаза.  Какие у нее однако же, красивые глаза, теплые и... такие нежные. Она совсем не похожа на мужчину. Хотя, может, те, кого принято называть бучами, и не должны быть на них похожи. Может, это мое извращенное мышление, понимание, может...

 

Ты пиво пьешь? – спросила она, о чем-то подумав, и будто решившись.

 

Конечно.

 

Ну тогда, может, придешь ко мне вечером. Комфорта не обещаю, но пиво, рыбку и свечи гарантирую.

 

Свечи? Никогда при свечах пиво не пила.

 

Она засмеялась и потянулась. Майка обрисовала острые соски.

 

У меня просто проводка сгорела. Света нет. Пиши адрес, - она сунула мне в руки отданный мной чек и карандаш.

 

Я коснулась ее руки, она вздохнула и осторожно убрала ладонь.

 

Пиши.

 

Не надо, ты во сколько заканчиваешь?

 

Сегодня в девять, а что?

 

Я приеду за тобой к девяти.

 

На машине приедешь? – уточнила она.

 

Я разозлилась.

 

Нет, на крыльях любви! А на чем же еще?

 

А потом после пива за руль сядешь?

 

Я встала и подхватила сумку.

 

Мне пора. Спасибо за машину.

 

Когда я выезжала, она задумчиво смотрела мне вслед. Что это мне за дурь в голову взбрела? На какие еще авантюры меня потянет? Я даже не знаю, как ее зовут.

 

Ровно в две минуты десятого она села в мою машину.

 

Ты не передумала пить со мной пиво? – поинтересовалась она.

 

Нет, а что, ты сомневалась во мне?

 

Ну, вообще-то, немножко.

 

Куда ехать?

 

Я покажу. Езжай пока вперед.

 

Я прошла в ее комнату и села на диван. Она остановилась в проеме двери и мы несколько минут смотрели друг на друга. Я не знала, что сказать. Я не люблю чужие дома.

 

Не надо меня жалеть, - вдруг сказала она. Потом подошла ко мне и опустилась на колени. Пряжка на туфле видимо задела ее щиколотку, потому что  на секунду ее лицо исказилось от боли. Ее глаза плавили. От нее исходили такие волны чувственности, что мне стало душно. Ее пальцы робко коснулись большой пуговицы на вороте моего костюма. Нас бросило друг к другу так, будто все годы, все дни, все минуты вечности нас несли друг к другу и вылились в неизбежность.

Я исступленно целовала ее безумно сексуальный живот. Милая... Она видимо, сильно скучала по ласкам, страстно дышала, стонала, выгибалась дугой, отдаваясь целиком. Каждым сантиметром своего тела. Она занималась любовью в прямом смысле этой фразы. Я не встречала еще такую страсть. Я хотела выпить, проглотить ее всю, но это единственное, что она мне не позволила.  На пике оргазма она вскрикнула. Я гладила ее спину, упавшие на плечи спутанные волосы и была почти абсолютно счастлива. Я поцеловала ее лицо. Кто придумал эту глупость про бучей? Кто поверил в нее? Неужели все они такие нежные, или мне просто повезло. Или буч – это какое-то понимание мира, а не стиль жизни. Она подняла голову, вытерла слезы и улыбнулась.

 

Прости меня. Я сейчас сварю для тебя кофе, хочешь?

 

Она попыталась встать, но я удержала ее. Она сходила с ума от женской груди. На расстегнутую блузку реагировала, как вампир на обнаженную шею. Она таяла и отключалась от прикосновений. Для этой женщины на первом месте была Любовь. С большой буквы. Я поняла, что, когда она хочет секса, вырваться из ее объятий просто невозможно. Она впивалась руками и ногами. Проникала в самое сердце. 

 

Потом она сварила мне кофе и улеглась рядом. От нее пахло чем-то до боли знакомым и уютным. Не духами.

 

Ты одна сейчас, - спросила я, пытаясь дотянуться до пола и поставить кружку. – Ну, я имею в виду, у тебя никого нет?

 

Нет. Была раньше, но теперь нет. 

 

Вы расстались?

 

Да. Она Натуралка.

 

Не надо было связываться с натуралками. Ты же знала, на что шла.

 

Верно, как дура на что-то надеялась. С неопределившимися начего ловить.

 

Значит, ты себя относишь к абсолютным? – уточнила я. – К стопроцентным?

 

Она осторожно закинула на меня длинную упругую ногу, потом повернулась и прижалась всем телом, крепко обвивая руками за спину.

 

У нас в мире нет ничего стопроцентного, - сказала она, глядя мне в глаза. – Даже веры. Человек – это существо, которое всегда во всем сомневается.  Но я тебя ни с кем не обману. Ты можешь мне верить.         

 

Я никому не верю.

 

Да? – она заглянула мне в глаза. – Я тоже.

 

Почему? После того, как тебя обманули? Разлюбили?

 

Да. Любили, любили, а потом – раз и разлюбили. В один момент.

 

Так не бывает. Значит, не любили. Чувства в один миг не проходят.

    

Не знаю. – Она внезапно отодвинулась и потянулась за сигаретами.

 

Ты не расскажешь мне? - спросила я.

 

Потом, как-нибудь потом расскажу. Не сейчас. Ладно?

 

Ладно.

 

И еще, - она закусила губу, - я – не буч.

 

Я поняла. Мне не хочется называть тебя по имени. Как мне называть тебя?

 

Называй меня в пределах своей нежности ко мне, - засмеялась она.

 

Хорошо. Тогда я буду тебя называть Моя Нежная.

 

Знаешь, - она замялась, потом уткнулась в мое плечо. – Я той своей девушке, хотя я ее очень любила, первый раз позволила до себя дотронуться... ну, там... ты понимаешь? Только через шесть месяцев. А ты меня уложила в первый же день.

 

Тебя это смущает?

 

Да. Если честно.

 

Ну, ты же не позволила самого главного, того, что, между прочим, хотели мы обе.

 

Не все сразу. Пожалуйста. Не все сразу. Иначе я с ума сойду.

 

Я стала одеваться. Я хотела до утра успеть заехать домой и переодеться перед очередным рабочим днем.

 

Когда мы увидимся, спросила она, когда я оделась и красила губы, смотрясь в маленькое зеркальце пудреницы – окошко для восприятия окружающего мира. Когда мы увидимся? Или это у тебя так – для развлечения. Несколько месяцев до нового года?

 

Я ухожу не навсегда, - сказала я.

 

Для меня достаточно того, что ты уходишь, - пробормотала она. Потом засмеялась и отпустила свою очередную шуточку.

 

Я коснулась ее щеки. Пока, дорогая. Я приду, обещаю. Она открыла дверь. Потом слегка потянула меня за рукав пиджака.

 

Я люблю тебя, серьезно сказала она. Я тебя люблю.

 

Так не бывает.

 

Я думала о ней 25 часов в сутки. Она не выходила из моих мыслей, моего сердца, моей жизни, моих снов. В любом звуке, любом взгляде, любом запахе – везде была она. Нежная, ласковая, страстная, огненная, чувственная, готовая положить весь мир к ногам. Я не помнила ее голос, ее взгляд, ее запах. Я помнила только бесконечную ее душу и острую татуировку в виде лабриса на контуре бедра. Закрывая глаза, я видела ее, лежающую на животе с книжкой Мураками и слушающую одноименную ее любимую песню. Я забыла все, чем жила два долгих высушенных постоянной рутиной года. Я утонула в переплетах Мураками. Я улетела. Вся моя отлаженная жизнь дала трещину и пошла наперекосяк. Я хотела ее. Я боялась ее. Боялась намечающихся отношений. Я ждала ее звонка и боялась его. Я думала, что она никогда мне не позвонит больше и приходила в ужас от этого. Она завладела всем моим существом. Я снова начала жить. Иногда я хотела бросить все и приехать к ней, искупать ее в заботе и ласке, отогреть, погладить, оттаять. Иногда, на какие-то моменты мечтала все забыть, чтобы не цепляться и не страдать больше.

И еще я боялась того, что не люблю ее.

 

Спустя неделю я привезла ей розу. Мы общались около десяти минут в тесной темной прихожей. У нее вновь сгорели все пробки. Я поцеловала ее глубоко и сильно. Я не знала что ей сказать. Я хотела, чтобы она поняла все сама. В первый раз я не знала, что делать со словами. Я хочу тебя увезти, сказала я. Далеко-далеко, за семь морей. За огромное небо. Чтобы никто тебя у меня не отнял. Она вздохнула и на какой-то момент мне показалось, что она вдруг расплачется.

 

Сердце пело. Я забыла про все, смотрела на мир одуревшими от чувств глазами.

 

Следующим днем нашей встречи была пятница. Я приехала вечером, подняла руку, чтобы постучать, и увидела, что дверь приоткрыта. Она сидела на диване, обхватив руками колени. Пепельница была полна окурков. Я опустилась рядом и обняла ее за плечи.

 

Ты в порядке?

 

Она отстранилась.

 

Ты зачем приехала? – зло спросила она. – Что ты хочешь от меня? Что тебе надо?

 

Я хотела тебя видеть.

 

А я не хочу тебя видеть. Пожалуйста, поезжай домой.

 

Что с тобой?

 

Ничего! Прошу, уезжай!

 

Я не могу просто так уехать.

 

Почему?

 

Ты нужна мне.

 

А ты  мне не нужна. Пожалуйста, уйди.

 

Хорошо. Я поднялась и пошла к выходу. Она даже не повернулась мне вслед. Я дошла до двери, постояла и вновь подошла к ней.

 

Все-таки что с тобой происходит? Тебя кто-то обидел?

 

Никто меня не обижал! Ты не знаешь, что со мной произошло!

 

Кто-то что-то сделал с твоим телом?

 

Уйди! Я не хочу тебя видеть, не хочу тебя слышать. Я устала от всего. Я хочу просто жить одна, как я жила до этого. Оставь меня в покое.

 

Почему? Чего ты боишься?

 

Я не боюсь ничего, я не хочу жить ни с кем.

 

Ты не будешь ни с кем жить. Никто тебя не заставляет. Ты просто в моем сердце.

 

Во всем?

 

Ты хочешь быть во всем? – растерялась я.

 

А на меньшее я не согласна.

 

Я люблю тебя!

 

Я не это хотела от тебя услышать. Не это. Тем более что ты говоришь неправду. Ты не любишь меня и заранее, заведомо обманываешь. Ведь так?

 

Я промолчала.

 

Ну вот видишь. Все, хватит! – она вскочила и я реально увидела перед собой безумно злую, напряженную, необыкновенно сексуальную хищницу. – Не мучай меня. Уходи. По-французски это звучит – оревуар!

 

Я хлопнула дверью и мне показалось, что в этот момент разорвалось мое сердце. Я просто перестала дышать. Время превратилось в ртуть, которая заполняла целиком все пространство, медленно и мучительно топя меня в этом.

 

На следующий день она позвонила.

 

Можно мне прийти к тебе, спросила она. Нам надо поговорить.

 

До вечера понедельника мои руки тряслись, так что я не могла справиться даже с клавиатурой.

 

Она молча села в машину и до самого моего дома напряжение росло так, что невозможно было дышать.

 

Потом мы пили водку и она призналась мне, что ей никогда в жизни не было так плохо как эти два дня. Она сидела, обняв себя за одно колено и видимо, абсолютно не желала, чтобы до нее дотрагивались.

 

Нежная моя! Пожалуйста, не разговаривай со мной больше по-французски. Не уходи. Прошу тебя, просто будь. Я закрою все форточки, все щели, все замочные скважины, все петли, но не выпущу тебя. Я тебя никуда не отпущу. Я сделаю тебя самой счастливой на свете. Ты только будь. Просто будь. Я весь мир положу к твоим ногам, на руках тебя буду носить. Я все для тебя сделаю.

 

Она улыбнулась одним уголком губ и закурила очередную сигаретку.

 

Значит, ты все для меня сделаешь? Все-все? Хорошо, я это запомню.

 

Ты не уйдешь?

 

Она помолчала, потом яростно ткнула кончик сигареты в пепельницу.

 

Нет.

 

И не будешь со мной разговаривать по-французски? Давай мы по-французски будем только любить?

 

Она странно улыбнулась.

 

Да. Именно это я и намереваюсь делать.

 

И не будешь говорить французские фразы?

 

Ну, если только  Je t'aime... Ты со мной что-то сделала, да? Подмешала что-нибудь в кофе?

 

Ну, если только ты мне.

 

Ясно… А поцелуй меня…

 

Небеса иногда опускаются на землю. И время останавливается. Тогда руки протягиваются и соприкасаются кончиками пальцев, впуская ток изголодавшегося сердца в кровь.

 

Она стоит на пороге чьего-то дома, кутается в свитер, щелкает зажигалкой. Я вижу огонек ее сигареты. Я сама позвала ее в свою жизнь.

 

Спустя несколько недель я поняла, что больше всего на свете она любит водку, деньги и секс в подворотне, причем далеко не всегда с женщинами. Счетчики внезапно обнулились и мы расстались.

 

30.11.2005