Что мы имеем в виду, когда говорим «бывшая»? А это моя бывшая – торжественно, небрежно, со злостью, с грустью... Впрочем, с грустью я этого ни разу не слышала. Бывшая – это разбитые надежды. Не всякую девушку мы называем бывшей, даже если она ей являлась по временным хроникам. Бывшая – это то, что не сложилось. Это то, что было сильным, крепким, надежным, а потом рухнуло. Бывшая иногда прежняя, иногда единственная, иногда первая, но всегда та, к которой испытывала любовь. Бывшая – это та, с которой что-то было.

Мне позвонила моя бывшая. Можно, ее назвать и первой. Потому что это была первая разбившая мне сердце. И последняя. Потому что больше я сердце в обиду не давала. Во всяком случае, мне так казалось.

А все ведь было так хорошо. Рабочий день успешно остался позади. Выходные манили походом на пляж, холодным пивом, ароматной душной ночь. Жалюзи опущены, кондиционер работает, в бокале с кока-колой крошево льда и ломтик лимона. Новый роман обожаемой еще не начат. Подушечка под спину и валик под ноги, что еще нужно? Не нужен был только звонок от нее.

-            Это ты? – простонала она в трубку.

-            Вам кого? – вздохнула я. Не узнать ее я не могла. Эта женщина столько времени провела в моей жизни, что я знала малейшие оттенки ее голоса. А также всю цветовую гамму ее глаз, любое движение, все кривизны рта.

-            Ты меня не узнала?

-            Да.

-            Послушай, давай говорить спокойно, я очень этого хочу.

-            Давай, о чем?

-            Мне нужна твоя помощь.

Она заплакала. Так, это что-то новое. Эта женщина билась в истерике, орала, шептала, раздирала себе запястья ногтями, била стекла голыми руками, умоляла, валялась в ногах, насмехалась, кусалась, целовалась, вздрагивала, угрожала выйти в окошко, но не плакала. Я ни разу этого не видела и не слышала. Впрочем, нет, однажды ночью, думая, что я сплю, она плакала в подушку. Долго. Потом прижалась ко мне мокрым лицом. Видимо, считала меня полной дурой, что я не замечу. А может быть, и нет. Может, хотела, чтобы я заметила.

-            Ладно, - сдалась я. – Только не плачь. Что случилось?

-            У меня никого нет, кроме тебя, мне больше некому сказать.

-            О чем?

Снова всхлипывания.

-            Грей, говори спокойно.

Это я придумала. Грей. Когда она болела ангиной, я читала ей сказки Братьев Гримм. Удивительная психотерапия. Не знаю, от чего она быстрее выздоровела, от порошков, или от историй. Любимой сказкой ее была про Ганзель и Гретель, брата и сестру, отданных на съедение зверям в лесу злой мачехой и отцом-подкаблучником. Вообще, детско-родительские отношения в сказках мне никогда доступны не были. Как мамаша – так либо злая мачеха-садистка, либо тщедушная тихоня-чахоточница, умирающая еще до начала сказки. Как папенька, так либо король-маразматик, либо заморский принц-оборотень, либо забитый зомби-вдовец. Что же нужно найти в крикливой даме с красным румянцем, чтобы ради нее выгнать родных детей? Сердце народа – его сказки. И чему мы удивляемся потом? Наверное, правда, что причина психических расстройств – отношение наших родителей. Грей слушала сказки так, будто до меня их ни разу не читала и не слышала нигде. А потом взяла себе никнейм Гретель. Я от Гретель оставила Грей. Ей шло это имя.

-            Когда ты называешь меня Грей, я теряюсь, - сказала она.

-            Почему?

-            Мне кажется, что все возвращается.

-            Ну да... Что ты хотела мне сказать?

-            Я скучаю. Можно я вернусь?

-            Нет.

-            Почему?

-            Потому что, мне уже очень хорошо одной. Потому что у тебя есть человек, с которым тебя связывают тесные отношения.

-            Я ей все расскажу.

-            Что это – все?

-            Что я не могу забыть тебя, что хочу вернуться, что скучаю по тебе, что целуя ее, вижу тебя.

-            И что она должна ответить?

-            Она поймет.

-            Ты уверена? Я что-то не хочу, чтобы потом меня осаждали звонками и проклятиями. Такое сокровище, как ты, лучше хранить в банке.

-            Почему?

-            Чтобы избежать лишней ответственности.

Она швырнула трубку. Ну, действительно, почему я так? В детстве у меня была игрушка, головоломка. Там человечек с намагниченными ножками шагал всегда по ломаной линии. Идет-идет, потом резко сворачивает, потом попадает в другой лабиринт. Жил-был человечек кривой на мосту, он как-то ступил на кривую версту. Сколько я ни трясла голубой кубик, человечек никогда не выходил на дорожку, ведущую в конечный пункт. Так и Грей. Она все время ходит по лабиринту. Бесчисленно размножается в ломаных гранях куба и упорно тащится в одну сторону. Грей – слишком сложная головоломка, она будто вопит мне: «не умеешь! не умеешь!» и вызывает желание шарахнуть ей по полу. Самоуверенно звякнул телефон. Экранчик заполняется словом «Ты». Как мило... «Ты, ты, ты, ты,ты,ты,ты,ты,ты,ты,ты,ты,ты,ты». Очень остроумно.

     Дождь в Хитроу. Она слизывает капли. Ее огненно-красный плащ как маяк в сером волнующемся море. Небрежно заколотый пучок растрепался и по прядкам стекает вода. Я хочу кофе, объясни этим идиотам, что я хочу кофе, шепчет она. А я - сигарету. Зажигалка в ее руках вспыхивает маленьким пламенем – кусочком кожи ее легкого плаща – она поджигает кончик сигаретки и вкладывает мне в губы. На долю секунды ощущаю языком нежный вкус ее рта на фильтре. Грей подхватывает сумку и идет по лужам, лодочки издают чавкающий звук. Хочу разуться, говорит она. Тогда придется снимать и чулки. Запросто! Но ты простудишься. Ты меня вылечишь! Почитаешь сказки Братьев Гримм. Разуться я ей не позволила. Но в кафе мы конечно пошли. Я предлагала поехать в отель, высушиться и переодеться, а потом уже согреваться кофе. Но она настаивает. Вышколенный официант зажигает для нас высокую свечу и подает кофе. А еще коньяк и большое блюдо с пирожными. Грей раскусывает маленькую корзиночку, отпивает кофе, блаженно улыбается. Я заставляю ее выпить коньяк с крохотной кофейной ложечки. Она пьянеет только от запаха, потому даже капли ей хватает, чтобы глаза заблестели бесовским огнем. Зубы блестят в огне свечи. Грей перетягивает пучок намокших локонов тонким шарфиком – черным в белую розочку. Пусть вечер не кончается, пишет она мне на коробке спичек. Эта коробка до сих пор лежит в моей бежевой сумке. Недавно я нашла ее на антресолях. Из сумки пахнуло духами с глупым названием «Маленькое черное платье» –  я тогда ими душилась. Пакетик спичек, картонный жетончик с чемодана, летевшего отдельно от нас в багажном отделении, брелок для ключей в виде двух скрещенных шпажек в кольце, пустой патрончик помады... И все воспоминания нашей недельной поездки. Я чувствую даже запах волос Грей, искупанных в том дожде. Потом она сушила их у камина в холле отеля, пока я оформляла документы на рецепции. Я заполняла анкету и чувствовала на себе взгляд Грей из угла. От нее исходил потрясающий, глобальный магнетизм. Столько чувственности. Когда мы поднялись в номер, она начала снимать одежду еще при служащем, принесшим багаж. Я спешно сунула ему чаевые и он ушел сохраняя бесстрастное выражение на вытянутом лице. Русские! Пуританский взгляд на вещи. Вначале он думал, мы - коллеги по работе, пока Грей не попросила уточнить, какая в номере кровать. Грей сильно промокла, волосы были еще влажные и мне казалось, что я занимаюсь любовью с русалкой. Горячими были только губы.

В Хельсинки всегда пахнет снегом. Отели строго аккуратные, стерильные  ванные комнаты, уставленные пузырьками с душистым мылом, постельное белье, от которого исходит невероятный аромат свежести, и полное отсутствие выпивки. Пить не принято. Грей лежала в пенной ванной, пока я опустошала содержимое мини-бара. Представленный потом счет заставил меня отказаться от выпивки на все время нашей поездки. Мы привезли домой плюшевого оленя, который лежит в гостиной возле маленького камина. Грей опускала на него голову, когда дремала на полу с коробкой зефира и пультом от телевизора.

Хотя я смотрела на Грей с высоты разницы в два года,  мне казалось иногда, что она мне как дочь. Во всяком случае, она часто играла более пассивную роль. Кто из Вас кто? Сколько раз мне задавали этот вопрос... Прямо или косвенно, взглядом или словом. Робко, боясь обидеть, и откровенно, нагло, вызывающе. Жалкие стереотипщики.

Вечер в Плесе. Чудное место на Волге. Мощеная неровным булыжником дорожка вдоль воды, ивы, монастырь на холме, музей Левитана. Грей покупала там сережки из темного серебра. У пристани маленькое кафе с пластиковыми стульчиками. Хорошего кофе и коньяка там не было, зато нашлась бутылка белого вина с нежным названием «Фетяска», толченый лед, виноград и персики. Теплоход переливался яркими огнями, играла тихая музыка, вода плескалась у ног. Грей потягивала вино через соломинку. Я думала о том, что если и есть на свете безмятежность, то – вот она.

Дождь в Санкт-Петербурге. Она приехала на два дня раньше, потому что эта поездка связана со многим. С ее работой, с моей очередной командировкой, с натянувшейся нитью наших отношений. Мы устали друг от друга. У Грей потухли глаза. Мне все чаще хочется кричать на нее. На ней жемчужно-серые брюки, черная маечка и  кожаный пиджак. Ей идет этот зонтик. С длинной деревянной ручкой и крючком на конце. Материал в аккуратную, стильную клетку.

-            Привет, любимая, говорит она. В голосе надрыв. Я поцеловала ее и коснулась волос. Грей вздрогнула и обмякла. Мне показалось, что она сейчас упадет.

-            Добро пожаловать в город ангелов.

-            Да? – удивленно переспросила я. – Это что, Эл-Эй?

-            Символ Питера - ангел.

-            Я люблю ангелов, - говорю я. Грей улыбается.

Гостиничный номер завален ее вещами. Все вперемешку. Чтобы найти щетку для волос, нужно перерыть всю дорожную сумку.Чем она моет волосы? Паспорт, билеты, ключи от номера, рекламные буклеты, бланки договоров, отпечатанные страницы – все в беспорядке на столе. Два небольших исписанных листка. На одном номера питерских телефонов – гостиница, вокзал, такси, пицца, штук десять номеров обозначены аббревиатурами, ясно, это по работе. На другом – дата моего приезда и номер рейса. Смешно. Она так и не научилась заносить все в органайзер. Он валяется тут же. Я машинально открываю его, чтобы вложить туда заметки. На первой странице прилеплен салатовый квадратик. Номер телефона и имя... Я оглядываюсь. Грей спустилась вниз. Ее сотовый на столе. Я включаю его и набираю номер.

-            Алло? – мелодичный женский голос. –  Грей! Наконец-то ты позвонила! Почему ты молчишь? Ты приедешь сегодня?

Я отключилась. Грей возвращается и внимательно смотрит на меня.

-            Там не было минералки, которую ты пьешь. Я купила местную. Ничего?

-            Ничего.

-            Что случилось? Почему ты держишь мой телефон. Кому звонила?

-            Никому...

-            Не прикидывайся, пожалуйста, я слишком хорошо тебя знаю. Зачем ты берешь мои вещи?

-            А зачем ты разрушаешь нашу жизнь?

Я чувствую усталость. Я не ревную Грей. Она – не моя собственность. Мы не давали друг другу клятв, да и если бы даже давали. Клятвы унижают. Нужно любить просто так, без обещаний. Мне больно. Девочка из немецкой сказки нужна еще кому-то, кроме меня, и сказка где мы вдвоем, рушится, как леденцово-пряничный домик. Там слишком много новых персонажей.

-            Я никого не пускала в твою сказку, - шепотом говорит Грей, читая мои мысли.

-            В мою.

-            Прости. В твою. Я ведь никогда не знала, чем она кончится.

-            Я тоже. Она закончилась здесь. Неподаренной розой.

-            Мне было одиноко!

-            Не кричи. Я не виновата.

-            Ты виновата! Тебя нет целыми днями. Я тебя не вижу. Ты живешь своей работой, но не мной.

-            Я не обещала тебе жить тобой.

-            А почему? Почему нельзя жить человеком?

-            Люди меняются.

-            Да тебе всегда было плевать на меня! – она кричала так, что нежная кожа шеи покрылась красными пятнами.

-            Я не трахаюсь на стороне, как ты.

-            Это неправда!

-            Грей, перестань.

-            Ну и что? Что здесь такого? Мне нужна ласка. Я устала от того, что тебя постоянно нет дома, что с утра у тебя совещания, днем посетители, вечером встречи, ночью отчеты. Когда ты приходишь домой, у тебя время строго поделено. Душ, чай, ноутбук. Когда мы занимаемся любовью, ты обдумываешь завтрашнюю встречу.

-            Хватит! Я больше ничего не хочу слышать. Мне нужно принять душ и выпить что-нибудь.

Тогда она первый раз напилась. Мы спустились в бар и она заказала  себе две порции коньяка. Для нее это убийственная доза. Уникальный рецепт. Если Вы поругались со своей девушкой, Вас очень породнит тошнота. Не слишком приятно, но эффективно. Нужно всего лишь подержать ей голову, вытереть губы, дать прополоскать рот и уложить в постель. Она была такой ослабшей, что молча подсунула мою руку себе под щеку и закрыла глаза. Этой же ночью она плакала, думая, что я сплю и желая, чтобы я проснулась.

     Утром я уехала по делам. Грей осталась в гостинице. Домой мы улетали вместе, она сосредоточенно смотрела в окошко.

-            Тебе понравился город? – спросила она.

-            Я люблю ангелов.

-            А я люблю Питер.

Все, что заканчивается, всегда красиво до бесконечности. Иногда мне кажется, что бесконечность – это не время, а красота. Мы вернулись домой, я погрузилась в работу. Грей взяла отпуск и вечно пропадала где-то. Часто напивалась. Несколько раз мне звонили и просили забрать подружку. Я молча привозила ее, растрепанную и захмелевшую, горячую, желанную... и укладывала спать. Утром она пила кофе, принимала душ и включала телевизор. Я уходила на работу. Когда я возвращалась, Грей уже уезжала. Потом у нее появилась девушка и Грей переехала к ней. Я стала жить без нее. Я думала, что уже давно живу без нее, но, оказалось, что просто ее физическое присутствие было уже чем-то огромным. Теперь стало совсем пусто. Надолго. И когда я отвлеклась настолько, что стала жить и даже получать удовольствие от жизни, головоломка вновь нашлась. Грей стала звонить мне. Она тосковала. Она скучала. Ей было плохо. Она хотела вернуться. Я отказывала. Мы ругались. Или вспоминали. Или просто говорили. Но не встречались и не поднимали тему любви.

     Однако я ее любила и люблю. Но так ли уж важно, где она при этом, рядом или далеко?  Я верю Баху – нет такого места – далеко. Любить Грей легче на расстоянии. Вблизи ее любовь опустошает до дна.

     Она позвонит мне снова. И я снова скажу «нет». А если сменить номер телефона, то она найдет его. И однажды я не смогу ей отказать. Зачем тогда ломаться.

     Я обреченно протягиваю руку за сотовым. Грей хватает трубку сразу. И появляется на моем пороге через двадцать минут. В рекордно короткие сроки. Она похудела и стала по-новому подводить глаза. Но в целом, выглядит даже еще лучше. Только как-то по чужому. Хорошо, хоть пахнет от нее прежними духами.